Рассказ №12233 (страница 6)

     ЛИНА: Не-ет, Жора, не наливай никакой водки. . , а иди сюда и неси мне стул. /Жора входит со стулом в руках. / Ставь сюда, а сам садись туда - к Ивану Петровичу, на пол. -
     это будет у нас партер. Принцесса - на кровать - это у нас будет - королевская ложа /подаёт ЛИКЕ руку, так же, как в первый раз, и ведёт, через её юбочку, к кровати/.
      ВСЕ расселись. ЛИНА достаёт с полки шифоньера пачку сигарет, длинный мундштук. Вставляет в него сигарету, подходит к сидящим на полу. Толкает ЖОРУ носком туфли.
     ЛИНА: Мужчина, дайте женщине огня.
      ЖОРА достаёт из своего кармана коробку спичек, чиркает, даёт ей прикурить. У ИВАНА ПЕТРОВИЧА верх удивления в глазах. ЛИНА молча идёт к столу, наливает два бокала шампанского, берёт один, подносит ЛИКЕ.
     ЛИНА: Пейте, принцесса. /Возвращается к столу, берёт один банан, эротично очищает его, свесив кожуру, подносит ЛИКЕ, даёт ей откусить кусочек, из своих рук и, так же, сделать затяжку, из своего мундштука. Теперь, ОНА отдаёт ЛИКЕ надкусанный банан, возвращается к столу и разворачивается к "публике". / Поэт Евгений Евтушенко "Итальянские слёзы". Стихотворение писано в 60-е годы. Читает - королева. /Берёт со стола банан, так же очищает его, медленно съедает, на глазах у "публики" , бросает на стол кожуру, берёт полный бокал, идёт к стулу, садится на него, нога на ногу, отпивает шампанское и, сладко затянувшись сигаретным дымом из мундштука, начинает декламировать низким голосом/:
     
     Возле Братска, в посёлке Анзёба
     84.
     плакал рыжий хмельной кладовщик.
     Это страшно всегда до озноба,
     если плачет не баба - мужик.
     
     И, корёжась не человечьи,
     удержаться старалось лицо,
     но тряслись неподвижные плечи,
     и из глаз всё лило и лило.
     
     Всё выкладывал он до крохи,
     как под Минском он был окружён,
     как по дальней железной дороге
     был отправлен в Италию он.
     
     "Но лопата - пойми! - Не копала
     в ограждённой от всех полосы,
     а роса на шоссе проступала,
     понимаешь - роса на шоссе!
     
     И однажды с корзиночкой мимо
     итальянка девчушечка шла,
     и что люди голодные, мигом,
     будто русской была, -поняла.
     
     Востроносая, словно грачонок,
     протянула какой-то их фрукт
     из своих семилетних ручонок,
     как из бабьих жалетельных рук.
     
     Ну, а этим фашистам проклятым -
     что им дети, что люди кругом!
     И солдат её вдарил прикладом,
     и вдобавок ещё - сапогом.
     
     И упала, раскинувши руки,
     и лежала она на шоссе,
     и заплакала горько, по-русски,
     так, что сразу мы поняли все.
     
     Сколько наша братва отстрадала,
     оттерпела от дома вдали,
     но, чтоб эта девчушка рыдала,
     мы уже потерпеть не могли.
     
     И овчарок, солдат - мы в лопаты,
     рассекая их сучьи хрящи,
     ну, а после уже - в автоматы;
     оказались они хороши.
     
     И свобода нам хлынула в горло,
     и, вертлявая, точно юла,
     85.
     к партизанам их тамошним в горы
     та девчушка нас повела.
     
     Были там и рабочие парни,
     и крестьяне - и я пободрел.
     Был священник - по ихнему "падре" :
     Так что к Богу я, брат, подобрел.
     
     Мы делили затяжки и пули,
     И любой сокровенный секрет,
     и порою, ей богу, я путал,
     кто был русский в отряде, кто нет.
     
     Что оливы, браток, что берёзы -
     это, в общем, почти всё равно.
     Итальянские, русские слёзы
     и любые - всё это одно:
     
     "А потом?" - "А потом при оружье
     мы входили под музыку в Рим.
     Гладиолусы плюхались в лужи,
     и шагали мы прямо по ним.
     
     Развевался и флаг партизанский,
     и английский, как миленький был,
     и зебрастый американский -
     лишь про нашенский Рим позабыл.
     
     Но один старичишка у храма
     Подошёл и по-русски сказал:
     "Я шофёр из посольства Сиама,
     а посол был фашист - он сбежал.
     
     Эмигрант я, но родину помню:
     Здесь он рядом - тот брошенный дом.
     флаг, смотрите-ка, - алое поле,
     только лев затисался на нём."
     
     И тогда, не смущаясь нимало,
     финкарями спороли мы льва,
     но чего-то ещё не хватало -
     мы не поняли даже сперва.
     
     А чернявый грачонок Мария
     /пусть простит ей сиамский посол! /
     хвать-ка ножницы из барберии;
     да и шварк! - от юбчонки подол.
     
     И чего-то она верещала,
     улыбалась хитрёхонько так,
     и чего-то она вырезала,
     86.
     и потом нашивала на флаг.
     
     И взлетел - аж глаза стали мокнуть
     у братвы загрубелой, лютой -
     красный флаг, а на нём серп и молот
     из юбчонки девчушечки той."
     
     "А потом?" Посмотрел он, запнувшись,
     дёрнул спирта под сливовый джем,
     а лицо было в детских веснушках
     и в морщинах-недетских совсем.
     
     "А потом через Каспий мы плыли.
     Обнимались и впляс на борту!
     Мы героями вроде как были,
     но героями - лишь до Баку.
     
     Гладиолусами не встречали,
     а встречали, браток, при штыках
     и угрюмо овчарки ворчали
     на отечественных поводках.
     
     Конвоиров безусые лица
     с подозреньем смотрели на нас,
     и кричали мальчишки нам "фрицы!"
     так, что слёзы вставали из глаз.
     
     Весь в прыщах, лейтинант-необстрелок
     в форме новенькой - так его мать! -
     нам спокойно сказал: "Без истерик!"
     и добавил: "Оружие сдать".
     
     И солдатики нас по-пастушьи
     привели, как овец сосчитав,
     к так знакомой колючей подружке


Страницы: [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ]

Читать также:

© Copyright 2002 limona.online. Все права защищены.