Рассказ №17155

     Огорошила. Обвал, просто. У них скоропостижно умерла мать. Вот, буквально - вчера.
     Отец, как всегда, где-то в командировке у черта на рогах, откуда на собаках только три дня скакать надо (буквально!) , да и ему сообщить даже пока не удалось. Брат, сами-знаете-где, интернациональный долг выплачивает. Деду-профессору-генералу за 90 уже и он вообще вряд ли понял, что произошло, поскольку сказал по телефону, что ему, как раз, прям по случаю, пациент подарил бутылочку "Вдовы Клико". Одна осталась девчонка тринадцати лет с этим со всем хламом, в общем.
     Трындец называется. Полный компресс. Приехали.
     Самое хреновое, что она не плачет, а спокойно так и деловито об этом рассказывает, отстраненно даже, как будто. Значит - заклинило. Заколодило, как патрон в патроннике, когда в самый ответственный момент потом-гитлер капут, сливаем масло, ну что же ангелы поют такими злыми голосами, свечку, тоже, кстати, не забудьте поставить. За упокой, естественно, что это Вы глупости спрашиваете. Как-то так.
     Дело это было в пятницу к вечеру: я с работы пришел, только. Но. Надо сказать, что поскольку, работал-то я токарем (если помните) , то работа моя начиналась в 7, а заканчивалась - в 5. В Советском Союзе это дело было весьма строго организовано: гегемон везде, начинал и заканчивал рано, дабы утром не успел еще надраться, а вечером - успел протрезветь. Прочая же прослойка-шушера начинала и заканчивала строго в соответствии с регламентом, в разное время, чтоб не перенапрягать, и без того хилый, транспорт.
     Так вот, в полшестого вечера на меня валится эта история, и я понимаю, что что-то делать надо уже - МНЕ. Просто, поскольку больше - некому.
     Я - поехал. Скрепя. Ибо за прошлые месяцы моя Марина меня совершенно измотала. Морально. Не знал я, что мне с ней делать-то: и так - клин, и так - рогатина. Надо сказать, что никакими педофильскими комплексами я никогда не страдал, считал (и до сих пор - придерживаюсь) , что если сиськи, или месячные, или то-другое в комплексе, есть - е. . ть можно. Тем более, что у самого у меня первый серьезный такой опыт случился даже еще и ДО моих 13-ти.
     И - ничего! И -ничего! И - ничего! И -ничего! И - ничего! И -ничего! И -ничего! . .
     Впрочем, это - совсем другая история.
     Здесь, же больше какие-то дурацкие (не взятые никогда, кстати!) обязательства перед другом меня удерживали. Да, и как ему потом в глаза, смотреть-то? И, ей, что - сказать? В кино пригласить, или на детский утренник? Тем более, там мамаша (царство ей небесное) все время мешалась, со своими кастрюлями и швабрами:
     Но. Горел. Горел, как пионерский костер, не мог видеть ее спокойно, просто. Искры, и молнии. Мрак и вихорь. Вода и пламень.
     Поехал, однако. Там - недалеко. Все твердил себе по дороге: "не смотреть, не смотреть, не смотреть: Особенно - в глаза: А как она сейчас выглядит, интересно? В чем одета? Тфу!!! Не смотреть, не смотреть:"
     Пришла, рассыпалась клоками: Все совсем не так оказалось, как ожидал.: Типичная, потом уже, ситуация боя: шестнадцать лет, шестнадцать лет! Нет, этого ничем не вытравить!
     Была она какая-то тусклая и тихая, совершенно не заплаканная, но заторможенная вроде, в халате и полосатых гольфах. Искры и в волосах и в глазах умерли, как не было. Тапочки, какие-то стоптанные: Больше всего меня поразило, что была она - ОДНА. Совсем - одна. Ни подружек, ни учителей, педо: ов, там. Ни-ко-го-шень-ки.
     Сидела она на кухне у окна на табуретке и пила какой-то спитой чай. В окно глядела на погрязневший снег. Такие дела.
     И понял я, что ей совсем, вот - кранты. Буквально, то есть: кранты; совсем потерянный человек, на краю уже. Совершенно не понимал я, что в таком случае делать надо. Как себя вести, тоже - нибельмеса. Поэтому предложил единственное средство, которое знал. Спросил: "Выпить хочешь?" И она ответила: "Хочу!" С облегчением даже как-то. Хотя, вряд ли, до этого пила когда-нибудь.
     Я засуетился, стал еще спрашивать не надо ли жратвы какой купить, оказалось, что и жрать у нее тоже совершенно нечего, сошлись на пельменях-сосисках-макаронах, чтоб не готовить, что найду, чай-сахар-масло, фрукты и выпивка, опять - что найду. Надо уже спешить было, поскольку часам к семи вечера в советских магазинах не оставалось уже ничего, почти.
     Побежал. Повезло - везде, так тоже бывало: купил, что хотел. Бог послал в тот день доктору Менгеле, простите - Целлулоиду: две бутылки "Столичной" , причем в самом лучшем ее варианте - "СПИ" , бутылку крымского кагора неизвестной модификации (правда, тогда в Крыму сосем уж дерьма и отравы - не делали) , трехлитровую бомбу мандаринового сока, крепко заряженную в казематах Абхазии, яблоки - красные и слегка гниловатые, а так же квашенную капусту типоразмера "Провансаль" (мечту рачительного хозяина, поскольку: и на стол поставить не стыдно, и сожрут - не жалко) . Все остальное - практически полностью по первоначальному списку, за исключением чая, коего найти не удалось, пришлось купить еще два литровика, голубого, в каких-то шизофренических листиках, молока и пару пачек какао. Растворимый кофе тогда отсутствовал, как класс: и искать не стоило. Еще были присовокуплены три пачки горького шоколада, поскольку другого не завозили со времен Николая Кровавого. Зато выбросили трубочки для коктейля, буквально везде и в неимоверных количествах. Также были присовокуплены. С удовольствием.
     Упакованный таким жутким месивом, я вернулся к моей пациентке. Она так и сидела под кухонным окном с получашкой остывшего спитого чаю. Тут до меня окончательно дошло, что человека-то действительно надо - спасать. Спасение, по моему разумению, заключалось в изрядной доле алкоголя на 40-45 килограмм веса этих длиннющих ног, рук, пальцев. Чтобы оттаяла. И, расплакалась, хотя бы.
     Я занялся приготовлением лекарства: открыл кагор и дал ей попробовать. Не понравился. Тогда, из полутора полулитров и трехлитровой бомбы сока я смешал "screwdriver" (не знаю, до сих пор, как эта смесь называется по-русски) - получилось вполне вменяемо: водка практически не чувствовалась, а мандарины, напротив присутствовали во всем своем абхазском великолепии, с корочкой. Никакого льда, да и вообще всяческого охлаждения для этой микстуры не требовалось. Воткнул я в стаканы, столь удачно вброшенные в советскую торговлю, трубочки и подсунул под локоток своей боли. Её боли.
     : Если хочешь увидеть летание четырьмя крыльями - ступай во рвы Миланской крепости и увидишь черных стрекоз - билет до Милана, даже два - мне и ей: хочу стрекоз летание в ветлах на реках, во рвах некошеных: Италия, итальянский человек Бруно, человек Данте, человек Леонардо - художник, архитектор, энтомолог: День чрезвычайно солнечный, и Леонардо в старом, неглаженном хитоне стоит у подрамника с рейсфедером в однойруке и баночкой красной туши - в другой; наносит на лист пергамента кое-какие чертежи, срисовывает побеги осоки, которой сплошь поросло илистое и сырое дно рва (осока доходит Леонардо до пояса) , делает один за другим наброски баллистических приборов, а когда немного устает, то берет белый энтомологический сачок и ловит черных стрекоз, дабы подробно изучить строение их хрупких крыльев:
     : Все СОН и НОС: Чур меня! Чур!
     Ей понравилось. Она быстро опустошила свой стакан, глазки слегка заблестели, и попросила еще. Легко! Тут же было набулькано из трехлитровой бомбочки. Вторая порция тоже исчезла очень быстро и сделала свое дело: помогла. Закусила она яблоком и шоколадом. Мордашка совсем стала напоминать человеческую.
     Тут, ей надоело сидеть на твердой табуретке, и она САМА предложила переместиться в большую комнату на диван. О, тот малиновый диван! Он был огромен. Сделанный сидячим, с выдвигающимся вперед монстроподобнымнутром, он вполне мог вместить четырех, не сильно упитанных индивидуумов, в горизонтальном положении. Что пару раз прекрасно и продемонстрировал, когда на Новый Год, или другой день варенья, мы с друзьями оставались кучей у этого приятеля ночевать. Они его никогда не складывали, поскольку, лежа на нем поперек, было удобно смотреть телевизор.
     Так вот. Она улеглась на этот самый диван. Вдоль. А я уселся на него же, рядом с ней. Всю свою кулинарию мы разместили рядом на журнальном столике. Выпила она, под мой легкий треп, еще одну: и вдруг - разревелась. На полуслове, по-детски так, с прихлипом, горько-горько и безнадежно.
     Ну, ничего мне не оставалось делать, как лечь рядом с ней, дать ей уткнуться в свое плечо и гладить по голове и спинке свободной рукой.
     : Понимаете, ей совершенно НЕКОМУ было поплакать, вот так, - в плечо:
     : Тем ни менее, всем известно, что самый громкий звук издает барабан, наполненный всего лишь - воздухом:
     Вот она и поплакала: барабану.


Страницы: [ 1 ]

Читать из этой серии:

Читать также в данной категории:

© Copyright 2002 limona.online. Все права защищены.