Рассказ №17037

     Пожилая монахиня, нервически дрожа, обнимает в тени молодую хорошенькую инокиню и, запустив к ней под мантию свои костлявые руки, мнет ей с трепетом груди, потом, двигаясь дальше по животу, щекочет пальцами еще девственные губы, окруженные вьющимися волосами первой молодости. Она дрожит, и сладострастная слюна течет между губами. Молоденькая монахиня млеет, судорога схватывает ей ноги, глаза дико блестят... Пальцы старой монахини, проскользнув между губ, погружаются дальше и щекочут внутренние стенки влагалища. Инокиня прерывисто дышит, спазмы сжимают ей горло и наконец, откинув голову, она замирает...
     В двери кельи щелкнул ключ. Вошла игуменья. Несмотря на мрачный костюм, она выглядела вполне красавицей: рослая, с высокой грудью, правильными чертами лица и чудными голубыми глазами. Без сомнения, в свете, в миру, она была причиной многих взглядов, вздохов и даже слез молодых и зрелых мужчин.
     Но теперь все кончено. Войдя в келью тихой поступью, она перекрестилась, зажгла восковую свечу и стала разоблачаться. Оставшись в одной сорочке, она чуть приспустила ее. Пара розовых, упругих грудей, как бы освободившись от давления невидимой руки, выглянули в разрезе рубашки, дразня своими сосками.
     Немного постояв, игуменья придвинула мягкое кресло к столу, поставила свечу и уселась, смотрясь в зеркало. Прищурив глаза, она распалила свое воображение, как бы со стороны любуясь собой. Ей это помогало упиваться опьяняющими минутами...
     Тонкий пальчик коснулся розовых губок... и улыбка удовольствия пробежала по лицу сидящей. Поласкав себя минуты две, она взяла подушечку и, прикрепив к ней в совершенстве сделанный резиновый мужской член, стала дразнить им губки. Дыхание ее сделалось учащенным, конвульсивное подергивание промежности указывало на приближение наиболее сильного момента возбуждения. Монахиня быстро прижала к себе подушечку с членом и замерла...
     Быстро двигалась подушечка - то придвигаясь плотнее к нежным губкам, то отдергиваясь от них. Монахиня прерывисто дышала и подскакивала на кресле. Лицо разгорелось, глаза подернулись влагой и полузакрылись... Еще момент - и голова ее откинулась назад, глаза совершенно закрылись, а тяжелая русая коса упала на пол...
     ... Поодаль, за храмом, в нише каменной ограды приютилась беседка. Лунный свет струйками падает сквозь листву и круглыми пятнами играет на широкой скамье. Две монахини сидят на скамье, плотно прижавшись друг к другу. Одной на вид лет восемнадцать, другой - за двадцать. Младшая - блондинка, рослая девушка, с высокой пышной грудью, с нежным цветом довольно приятного лица. Красивые линии талии, расширяясь у таза, образуют нежный перегиб. Другая, постарше - среднего роста, имеет немного бледноватое, с открытым лбом лицо. Блестящие, черные как смоль глаза выдают южную натуру, натуру страстную.
     Она возбуждена близостью с подругой и лунным светом. Поднятый подол черного покрывала соблазнительно открывает ее полные, бело-розовые ляжки. Она держит на коленях блондинку. Светлые волосы блондинки, играя тенями, волной ложатся в промежности. Обняв правой рукой ее талию, черноглазая погружает палец в ее роскошную растительность.
     Блондинка, слегка нагнувшись, улыбается и, в приятной истоме согнув руку, ласкает горячей ладонью ляжки подруги, при этом дрожит и радостно целует ее шею.
     - Душечка, сильней, сильней! - шепчет она, быстро ерзая на коленях южанки. Та ускоряет движения руки, блондинка млеет... словно ток пробежал по ее телу. Вздохнув, она замирает в объятиях подруги...
     ... Вдруг по ограде, ярко блестевшей при лунном свете, промелькнула тень. Какая-то монахиня в покрывале проскользнула на боковую тропинку, едва приметную для глаза. Она быстро спустилась по отлогости и села в тени кустов.
     Прошло минут десять. В ночной тишине послышался хруст веток. На тропинку легла тень. Кто-то шел со стороны оврага. Монахиня поднялась и стала прислушиваться. Шаги приближались.
     - Семен Петрович, это вы? - тихо спросила она.
     - Я, - послышался мягкий тенор.
     - Идите сюда.
     Из-за кустов выступил высокий мужчина и скрылся в тени развесистого дуба, очутившись, таким образом, рядом с инокиней.
     - Что это вы так поздно? Мать Митрофания из себя выходит.
     - Бес попутал, совсем забыл, что сегодня моя очередь.
     - Ну уж и мать Митрофания! Черт сидит у нее между ног, так и не терпится! - продолжала инокиня. - Нате, надевайте!
     Мужчина надел монашескую мантию и закутался в нее.
     - Идем! - сказала инокиня и взяла импровизированную монахиню за руку.
     Они выбрались из-за кустов и пошли по тропинке. Инокиня пододвинулась к мужчине.
     - Семен Петрович! - жалобно заговорила она. - Семен Петрович!
     - Что такое?
     Монахиня прижалась к нему:
     - Уж будьте добры, ради бога... - и она просунула руку ему под мантию.
     - Ну уж нет! - сказал он, отстраняя руку монахини. - И с одной игуменьей будет достаточно работы, а тут еще и тебя ублажать. Так вы, пожалуй, все сбежитесь ко мне. Нет, слуга покорный! Ищите другого...
     - Ей-богу, не могу выдержать, Семен Петрович.
     - Ну, возьми потычь пальцем. Аль не хочешь?
     Они вошли в тень зеленого купола. Инокиня быстро подняла подол и, схватив в объятия Семена Петровича, терлась передом об его ляжку.
     - Душечка, голубчик мой, соколик... Ну, сделай милость, - молила она задыхающимся голосом.
     Семен Петрович задрожал. Монахиня быстро полезла ему под мантию...
     - У, какой славненький! - залепетала она, держа в руке горячий член Семена Петровича. Прикоснувшись к нему передом, она вложила его себе между ног.
     Семен Петрович немного присел. Монахиня быстро задвигала передом, охватив руками его спину.
     - Еще, еще... сильней, голубчик! - Внезапно член выскочил. Семен Петрович торопливо запахнул мантию.
     - Что же вы, Семен Петрович? Еще, хоть немножко, голубчик мой. Сзади уже заодно. Сделайте милость... - И монахиня, подняв рубашку, обернулась к нему задом. Две упитанные половинки бело засветились в темноте.
     - Ну, где же там? - прошептал Семен Петрович.
     - Здесь, здесь вот... - монахиня, просунув руку между ляжек, дрожа, сунула в себя член. - Ох, хорошо! Вот так. Ой, как хорошо! - млея при быстром ерзании Семена Петровича по ее задней части и наслаждаясь минутой сладострастия, шептала она.
     - Ну, довольно! - сказал Семен Петрович, застегивая брюки и закрываясь в мантию. Монахиня же, опустив подол и обняв Семена Петровича, покрыла его лицо поцелуями.
     - Ну, будет! - сказал тот. И они пошли дальше...
     ... Мать Митрофания только что отпила чай. Отправив свою поверенную в сад повстречать и провести в покои Семена Петровича, она, неслышно шагая по мягкому ковру, подошла к зеркалу и стала снимать монашеское одеяние. Это была рослая брюнетка с едва заметной проседью. Греческий нос, тонкие брови и бархатистые черные глаза сохранили всю прелесть, несмотря на лета.
     Она скинула с себя все платья и осталась в одной батистовой рубашке. Но вот и батист сполз с ее плеч и грудою упал у ног, обнажив роскошное тело. Налюбовавшись вдоволь своими чудесными формами, игуменья придвинула кресло и опустилась в него, слегка расставив ноги. Брызнув духами, она расчесала шелковистые волосы около губок и, откинувшись на спинку кресла, замерла, томясь ожиданием сладострастных минут.
     В дверях раздался стук. Игуменья вздрогнула. Стук повторился четыре раза и чей-то голос произнес:
     - Во имя Отца и Сына и Святого духа...
     - Аминь! - ответила она.
     Портьера раздвинулась, и на пороге показалась фигура Семена Петровича, закутанного в черную мантию.
     - А, Семен Петрович! - расслабленным голосом произнесла игуменья, не изменив своего положения. - Здравствуйте! Что так поздно?
     Семен Петрович подошел и поцеловал полную грудь игуменьи.
     - Здравствуй, мать Митрофания! Задержали. Насилу выбрался.
     - А кто задержал? - лукаво спросила она. - Уж не барынька ли какая? И тонкая усмешка пробежала по ее губам.
     - О, нет. Брат приехал из Москвы, - ответил Семен Петрович, скидывая верхнюю одежду и оставаясь в одной рубашке.
     - Смотрите у меня! - погрозила ему пальчиком игуменья. - Брат ли задержал-то? Ну, да подойди уж сюда, мой хороший. Да что уж ты... сними рубашку-то.
     Семен Петрович скинул рубашку и подошел к игуменье.
     - Хороший мой, славный. Ну, ляг тут, я расчешу тебе головку...


Страницы: [ 1 ] [ 2 ]

Читать также в данной категории:

© Copyright 2002 limona.online. Все права защищены.